Языческие корни и христианские мотивы в «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
Гуренкова Мария
Изучение древнейшего памятника русской литературы "Слова о полку Игореве" началось с 90-х годов XVIII века, еще до его опубликования. У ”Слова” особая судьба, полная средневековых таин и неожиданных откровений. Поэтому, видимо, и процесс его изучения - явление уникальное: ”ни одному памятнику древней мировой литературы не посчастливилось иметь такое число изданий, такого богатства исследований, переводов и комментариев”.1 Идут века, а внимание к “Слову” не становится менее пристальным. К процессу исследования, изучения древней поэмы причастны и маститые филологи, историки, литературные критики, и студенты, учащиеся, любители древнерусской литературы.
Среди многообразия важных проблем исследования памятника есть, на наш взгляд, наиболее значимая для осмысления произведения, отразившего особенности эпохи Средневековья. Это проблема мифологии “Слова”. Она всегда была в числе самых полемичных и как никакая другая - ”запретной”. Она ревностно “замалчивалась” на протяжении двух веков активного изучения памятника и не только церковниками, но и учеными-скептиками, что, по мнению академика Д.С.Лихачева, травмировало науку о “Слове”. Вместе с тем разгоревшиеся споры пробудили интерес к более глубокому ее изучению.
Данная проблема, без сомнения, будет недостаточно исследована, если ее рассматривать обособленно от христианских мотивов «Слова». Поэма принадлежит к такому уже времени, когда христианство не только распространилось, но и утвердилось в народе. А.Н.Пыпин считал, что «Слово о полку Игореве» остается загадочным по своему характеру: своим одиночеством, большим наличием языческих образов после 200 лет христианства, поэтической мифологией, испорченностью текста.
Осознавая всю сложность взятой на себя задачи по выявлению языческих основ в системе образов поэмы и христианских мотивов «Слова», мы лишь попыталась “заглянуть” в исследования разных авторов XIX-XX веков, изучавших проблему мифологии “Слова”, сопоставить их версии, осмыслить ход полемики, систематизировать материал наблюдений по степени взаимосвязанности художественных образов с язычеством, а также рассмотреть характер соотношения языческих и христианских начал.
По мнению В.Ф.Ржиги, "...отношение "Слова" к древнерусскому язычеству до сих пор в сущности остается вопросом. Старая "мифологическая" точка зрения Ф.И.Буслаева давно оставлена, более новый взгляд Е.Ф.Аничкова не дает полного разрешения проблемы".2
Острая полемика разгорелась по этой проблеме в 30-40-е годы XIX века. Впервые вопрос о мифологии “Слова” был поставлен в труде П.М.Строева “Краткое обозрение мифологии словян российских”3, где им давалось толкование божеств - Стрибога, Даждьбога и Велеса. По замечанию Ф.М.Головенченко, автор не дал строгого научного объяснения мифологии, но связывал данную проблему с историей, с языческим миросозерцанием. В 1823 году появляется работа Н.Ф.Грамматина “Слово о полку Игореве”, в которой ученый отрицал мифологию “Слова”, называя имена языческих богов простой риторической фигурой. Ему казалось, что автор “Слова” “почитал чудеса христианской религии слишком святыми” и потому не мог заставить действовать Даждьбога, Стрибога и Велеса. Практически с этих работ и начинается полемика вокруг проблемы. Особое место в ряду исследований занимают труды Ф.И.Буслаева, который говорил о живучести мифических основ русской поэзии и утверждал, что народная мифология в “Слове” является “не риторическим украшением, а действительным верованием; язычество долго оставалось в народе, долго христиане были двуеверными; стихия языческая удержалась в жизни народной даже доселе.”4 В 1862 году вышел первый том “Исторических очерков русской народной словесности и искусства”, заключавший многочисленные статьи и исследования ученого. В главе “Мифические предания о человеке и природе, сохранившиеся в языке и поэзии” он говорит о том, что “в эпоху исторических замышлений Бояна действительность представлялась еще в таинственном соотношении с миром мифологическим.”5
Позиции мифологической школы придерживался ряд известных ученых. М.А. Максимович видел в языческих именах “отголоски некогда живших верований нашего народа, которые перешли в него с кровью и молоком матери...”6 Для Н.Изволенского “Слово” представлялось кодексом священных мифов языческих времен. В.Я.Стоюнин находил, что поэма проникнута языческой мифологией. Он считал ее мифические образы не поэтическим украшением, а объектом искренних верований.7
Надо отметить, что со времени публикации дискуссия вокруг «Слова» приобрела крайне эмоциональную окраску. До сих пор спорным является вопрос о времени его создания. Мы будем придерживаться господствующей ныне в литературоведении точки зрения о «Слове» как о памятнике XII века, так как в ее пользу имеется большее количество аргументов. Но если даже затрагивать другие версии, то в любом случае «Слово» - это памятник Средневековья, вероятнее всего XII-XV веков.
Период Средневековья характеризуется всесторонними изменениями в жизни Руси. Произошло большое переустройство в государственном управлении, искусстве и культуре, а также в религии. В X веке Древняя Русь была обращена в христианство. Оно потеснило язычество, но не уничтожило его- пласты языческой религии дошли до нашего веремени. Народ соблюдал христианские обряды, ходил в церкви, молился, но вера предков, жившая столетиями, не могла исчезнуть сразу, так как имела глубокие корни.
Понятие "язычество" возникло в церковной среде в 1 тыс. нашей эры и поначалу означало все нехристианское. Однако применительно к славянам невозможно рассматривать язычество лишь в рамках этого тысячелетия- корни праславянские тянутся в глубины первобытных эпох. Тогда-то и "зародились перворостки, первообразы" восточнославянского фольклора. Язычество охватывало всю сферу духовной культуры славян и значительную часть производственной (охотничьей и собирательской), так как “эта культура вся была проникнута убежденностью ее носителей в постояннном присутствии и участии сверхъестественной силы во всех трудовых процесссах”.8 Язычество для славян стало образом жизни. Это неоднородная открытая система представляла “целый ряд напластований”, где новое уживалось со старым. Принятие христианства (988 год) почти не затронуло религиозные (языческие) устои древнерусской деревни, а в городах князья, княгини и дружинники по-прежнему принимали участие в общенародных игрищах и празднествах, например, в русалиях. К началу XII века на Руси окончательно сложилось двуеверие, дожившее и до наших дней, ибо в сознании народа остатки древнейших языческих верований мирно уживаются с глубокой преданностью православной религии.
В нынешнем веке славяноведы узнали о “Велесовой книге”, представляющей собой перевод священных текстов новгородских волхвов IX века. В ней рассказана древнейшая история славян и других народов. До нас она дошла в виде немногих деревянных дощечек с непонятными знаками, трудно поддающимися расшифровке. К сожалению, от единственного в мире священного текста славянской религии мало что сохранилось, но ценность “Велесовой книги” несоизмерима. Она разрешает давний спор о происхождении славян, восстанавливает целый ряд прежде неведомых языческих богов, которым поклонялись наши предки.
Изданная в 1996 году “Энциклопедия славянской мифологии” помогает создать более полную картину языческих верований русского народа вслед за известными исследованиями Ф.И.Буслаева, А.Н.Афанасьева, Б.А.Рыбакова.
Помогут ли названные источники точнее ответить на вопрос: могло ли произведение русского Средневековья “Слово о полку Игореве” лишиться языческих корней, оставаясь значительным и шедевровым? Без сомнения, помогут. Нельзя не согласиться с наблюдением Е.И.Осетрова: "Если еще Островскому, писавшему весеннюю сказку "Снегурочка”, пришлось наблюдать, как крестьяне ходят в Ярилину долину и приветствуют появление солнца радостными криками, то легко понять, как сильно было язычество во времена Игоря и Ярославны."9
В “Слове о полку Игореве” упоминаются имена языческих богов. Автор называет ветры Стрибожьими внуками, которые, веют с моря стрелами, то есть мечут молнии из дождевых туч. (“Се вътри, Стрибожи внуци, въютъ съ моря стрълами...”). У славян Стрибог - повелитель, верховный царь ветров. Его почитали и как “истребителя” всяческих злодеяний, злоумышлений. Исследователи отмечают, что Стрибог входил в так называемый Владимиров пантеон в числе семи верховных богов восточных славян, который, по замыслу князя Владимира Красное Солнышко, должен был послужить основой общегосударственного языческого культа.
Даждьбожьи внуки, очевидно, русские люди, их покровителем и родоначальником является светоносное божество Даждьбог (предполагается, что имя Даждьбог образовано сочетанием слов “дать” и “бог”). Даждьбог - “святоносный бог Солнца и света, податель благ”10. Идол Даждьбога стоял на холме в Киеве. Он тоже входил в состав так называемого Владимирова пантеона. (“Тогда при Олзъ Гориславличи съяшется и растяшетъ усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука...”, “Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука...”)
В “Слове” немало говорится о князе-волшебнике Всеславе. Волшебник он и по летописи. В “Слове” сказано о нем, что еще в полночь он в Белгороде, а наутро уже громит Новгород. А.К.Югову впервые в истории памятника удалось точно перевести “обесися сине мьгле” как “повиснул на синем облаке” (о князе - волшебнике Всеславе, летящем на облаке, чем и объясняет поэт его быстроту). Таким образом, этот исследователь раскрыл чудесное мифологическое место в “Слове” и нашел еще один образ славянской мифологии, в чем и заключается, на наш взгляд, его огромная заслуга.
У Ф.И.Буслаева Всеслав Полоцкий - волшебник, оборотень, перевоплощавшийся в разные тела. ”Другое тело, по-моему, - пишет он, - означает не другого или какого-нибудь человека вообще, а именно другое тело, не свое собственное, а волчье, которое надевал на себя герой, перерыскивая путь великому Хорсу”.
По-разному осмысливается и толкуется образ Бояна. В “Слове о полку Игореве” он назван “Велесовым внуком” (“въщеи Бояне, Велесовъ внуче”…). По славянскому верованию, Боян (Баян) - легендарный поэт-певец. ”Все ведает, обо всем слагает песни “Велесов внук”. Пел он о богах, пел о богатырях, пел и о русских князьях. Его прародитель - бог мудрости Велес.”11 (Велес (Волос) - “скотий бог”, всенародный покровитель всей Руси, второй по значению после Перуна, является олицетворением хозяйской мудрости и рачительности).
Любопытны соображения Н.Ф.Грамматина о Бояне. Он не соглашался с мнением первого издателя “Слова” и других исследователей, утверждавших, что Боян жил до принятия христианства. Первые исследователи считали Бояна язычником на том основании, что певец “Слова” называет его внуком Велеса. По мнению Н.Ф.Грамматина, Боян, будучи пастухом, назван внуком Велеса стихотворно, так же, как ветры названы внуками Стрибога; сам Боян жил при князе Всеславе, когда язычество было истреблено на Руси.12
А.Вельтман и В.Д.Залозецкий высказали мысль о том, что Боян - историческое лицо, современник летописца Нестора Ян Вышатич (Вячеславич); от слияния слов Буй - Ян образовалось слово Боян.
Несомненно, образ Бояна воспринимается, мягко говоря, неполно, если его искусственно вырвать из языческого контекста. Тогда будет совершенно непонятно, почему Боян в “Слове” не раз назван “вещим”, ”исполненным дивных сил”, ”Велесовым внуком”.
Конечно, очень сложно найти прямые факты и доказательства, которые не привели бы к разногласиям. В “Слове” есть такие образы, которые, пожалуй, навсегда останутся неразгаданными. Например, четыре раза в нем упоминается загадочный персонаж “Троян”. Наши старинные памятники причисляют Трояна к языческим божествам и упоминают о нем наряду с Перуном, Хорсом и Волосом... Имя Трояново встречается в “Слове” в следующих загадочных выражениях:
1.“рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы”.
2.”были въчи Трояни”.
3.“на седьмомъ въцъ Трояни връже Всеславъ жребии о дъвицю себъ любу”.
4.”вступила дъвою на землю Трояню”.
А.Болдур классифицирует гипотезы, бытующие в настоящее время по поводу толкования этого слова или термина следующим образом13
1) Троян - римский император Траян;
2) Троян - славянское божество;
3) Троян - русские князья XI-XII в.в. (триумвират) киевский, черниговский, переяславский.
Литература об этом слове или термине огромна.
По мнению Л.Н.Гумилева, последний вариант всерьез рассматривать не стоит. Д.С.Лихачев доказал, что Троян “Слова” не имеет касательства к императору Траяну. Его исчерпывающий разбор показывает, что под этим именем подразумевается божество, которое он считает языческим (Троян - бог зимы, снегопада и дорог). Н.С.Державин резко высказался против с “мифологической” точки зрения на Трояна, представленной Ф.И.Буслаевым, Н.Д.Квашниным-Самариным, Е.В.Барсовым и др. Он считает, что “все эти объяснения образа Трояна искусственно надуманы и не имеют под собою никаких материальных оснований”,14 т.е. фактов.
Такие исследователи, как Н.С.Тихонравов и А.К.Югов считают Трояна ошибкою, непрочтением: в подлиннике, по их мнению, было “Боян”. С.К.Шамбинаго писал по этому поводу: “Первые издатели, несомненно, затруднялись в чтении начальной литеры “Тр”, и в копии, сделанной для Екатерины Второй, это слово встречается в форме “Зоянъ”. Но в западно-русской графике буквы “б” и “з” и лигатура “Тр” постоянно пишутся одинаково... Конъюктура “Боянъ” проясняет смысл текста”15 По мнению А.К.Югова, “именовать землею Киевской Руси землю у Дона как раз естественнее всего “Землею Бояна”, а не Трояна (“римского, видите ли, императора!”). Известен такой факт: в 60-е годы на колонне Храма Киевской Софии была обнаружена после расчистки надпись XII века, современный перевод которой: “ И при этих свидетелях купила княгиня землю Бояна всю”. Вероятно, что именно этот Боян назван в "Слове", чтимый и знатный престарелый песнетворец князей, он вполне мог обладать и земельными владениями в Киеве. Пожалуй, не согласиться с такой трактовкой А.Югова трудно. Он стоит на той же позиции, что и Н.С.Державин, поддерживая суждение А.П. Пыпина и В.Д.Спасовича из совместного их труда “История славянских литератур”: “Славянский эпос есть по преимуществу уже эпос героический и исторический, в котором мифологические черты являются только случайными подробностями”.16 Отметим, что даже в Древней Руси по поводу Трояна не было единогласия.
Еще один загадочный персонаж существует в “Слове”. Это Див(дивъ). В славянской мифологии Див(дый) - одно из воплощений верховного бога Сварога. Облик Дива никто не мог удержать в памяти, разные люди даже видели его по-разному! Сходятся отзывы о нем в одном: это вихрь-человек, который внезапно появлялся на пути войска, идущего в поход, на бой, и выкликал пророчества то страшные, то благоприятные. Диву была ведома судьба тех, кто обречен на близкую смерть, и он старался предупредить людей об опасности, но его пророчества оставались зачастую неуслышанными, непонятыми и никому не приносили удачи.
В “Слове о полку Игореве”: “Дивъ, кличетъ връху древа” По мусин-пушкинскому переводу “дивъ” - это филин, птица, в представлении народа считавшаяся зловещей. Опровергая такую точку зрения, А.К.Югов отстаиваивает свое историко-лингвистическое понимание этого образа: “...дивъ - собирательное существительное “дикие”, производное от прилагательного “дивый” - дикий, т.е. дивь - дикие - половцы.”17 Несомненно, прочтение А.К.Югова самое бесспорное.
Догадки Н.М.Павлова-Бицина (“дивь” - русский дозорец, стражник, извещающий о появлении степных хищников”), Л.А.Дмитриева (придерживается точки зрения, что “дивь” - мифическое существо, враждебное русским) оказываются несостоятельными рядом с убедительным юговским толкованием. А.К.Югов показал несостоятельность тех исследований, в которых этот образ искусственно мифологизировался по причине неточного прочтения текста. Его высказывания о том, что именно “этот древнерусский текст поэмы издавна числился в так называемых “темных местах”18 , по крайней мере, заставляет нас не связывать этот образ с языческими началами.
Немало споров породила и следующая известная фраза в “Слове”: “За нимъ кликну Карна, и Жля поскочи по Рускои земли, смагу людемъ мычючи въ пламянъ розъ...”
А.К.Югов принимает версию, что Карна-Жля - это имена двух половецких ханов, которые вслед за поражением Игоря вторглись в пределы Киевской Руси. Представляется интересным тот факт, что в XII веке простые люди на Руси нередко хоронили покойников по языческому обряду, согласно которому важнейшей почестью было сожжение трупа.19 Так А.А.Косоруков в своей книге “Гений без имени” говорит о том, что автор “Слова”, вероятно, воспользовался мифологическими образами Жели, оплакивавшей мертвых, и Карны, зажигавшей погребальные костры, для передания силы скорби о русских войнах. Е.В.Барсов истолковал Карна как Карину, Жля как Желя. “Карина” здесь вытница, обрядница мертвых, а “Желя” - жальница, вестница мертвых. Та и другая являются спутницами Девы-обиды, по его мнению.
Есть разные варианты прочтения фразы: “Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила дъвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синъмъ море у Дону, плещучи...”
По А.К.Югову, “Дева-Обида” - ошибка перевода: глагол “вступилъ” должен при себе иметь существительное мужского рода, а перевод “Девы” как черной лебеди приводит к грамматическому несоответствию. Он считает, что место “въсплескала лебедиными крылы” переведено неправильно из-за неточного разделения сплошной строки, которой был написан оригинал, и следует читать: “въсплескалълъ бедиными крылы”. Слово ”беда” в древнерусской письменности означало не только бедствие, но и нашествие. По его мнению, под Обидой подразумевается военно-политический ущерб, причиненный враждебными действиями половцев.
Часть исследователей считает Деву-Обиду воплощением отчаяния. В славянской мифологии Обида - черная лебедь, птица печали и горя.
Надо отметить, что нет ни одного исследования из названных ранее, где бы мифологические персонажи и их языческие корни отрицались совершенно, так А.К.Югов, скептически относясь к мифологии “Слова”, признает, что “какую-то дань великий поэт XII века отдал языческой народной мифологии своего времени: Боян - внук бога Велеса; русичи - Дажьбожие внуки; князь - колдун летит на облаке...”20
Мы должны признать, что упоминание языческих божеств в “Слове” не является случайным, и эти упоминания имеют смысл как мифологический, так и поэтический, но, с другой стороны, их нельзя рассматривать только как внешние риторические украшения. Если припомнить образную систему “Слова о полку Игореве”, то не трудно убедиться, что значительная часть образов памятника соотносится с теми явлениями и силами природы, которые были особенно близки древнерусскому язычеству.
Наряду с художественными образами, созданными на языческой основе, в “Слове” широко представлены народно-поэтические. Думается, что опоэтизированные образы птиц (сокол, лебедь, ворон, галка, кукушка,...), животных (волк, лисица, тур (?)...) напрямую не связаны с языческими верованиями. Кстати, исследователи подсчитали, что свыше 80 раз упоминаются в “Слове” животные, главным образом- дикие.
Поразительно значение зверей и птиц, о которых говорится с охотничьим пониманием. Сравнение героев с соколами - излюбленный прием автора. Из более чем 80 упоминаний животных на долю сокола приходится 16. В народном творчестве сокол пользовался большим почетом. Часто в сказках герои обращаются в соколов, чтобы мгновенно преодолеть немыслимые расстояния, внезапно ударить на врага, незаметно появиться перед красной девицей. Так и в “Слове”, например, в сцене “Бегство из плена” Игорь уподобляется соколу (“и полетъ соколомъ подъ мьглами...”). Примечательно, что во время побега молчат “враждебные” Игорю пернатые - вороны, сороки, галки (олицетворяющие враждебное начало), зато стучат дятлы, распевают веселые песни соловьи (“галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ ръцъ кажутъ, соловии веселыми пъсьми свътъ повъдаютъ”).
Большое внимание уделено в “Слове” лебедям (6 упоминаний). Стадо лебедей - это вещие персты Бояна, опускаемые на живые струны. После несчастного сражения Игоря мы видим Деву Обиду, символизирующую горе, пришедшее на Русскую землю.
Четыре раза в “Слове” упомянут ворон - то с определением “черный”, то “бусый” (серо-дымчатый) Этих птиц издавна считали зловещими, и автор, говоря о поражении русских, несколько раз упоминает воронов, усиливая настроение печали, а также вводит образ кукушки - символ скорби, тоски.
“Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви”, - так начинается знаменитый плач Ярославны. Она выступает в виде некой зегзицы, биологический вид которой не ясен. Одни исследователи видят в зегзице кукушку, другие же возражают против кукушки, вполне справедливо считая, что кукушка не летает над рекой, они предлагают взамен чайку. По мнению Т.В.Сумарукова, такое суждение не обоснованно, т.к. чайки живут шумными колониями, отчего они не пригодны для олицетворения печального одиночества.21 По языческим верованиям, кукушка - вещая птица, посвященная богине весны у славянских племен. Она ведает о наступлении лета, начале гроз и дождей, определяет долготу человеческой жизни и сроки брачных союзов. Кукушка прилетает горевать над умершими. Она - олицетворение невыносимой сердечной печали по милым покойникам. Душу человеческую древние верования рисуют именно в образе кукушки.
Волк - одно из наиболее мифологизированных животных. По народным сказаниям, он является олицетворением темной тучи, заслоняющей солнце, и вообще темноты. Волком иногда оборачивался, по слову языческой старины, даже сам Перун, появляясь на земле. Из четвероногих в “Слове” чаще всего (11 раз) упоминается именно “волк”, обычно с определениями “серый” и “бусый”.
Итак, изучение проблемы языческих корней в “Слове о полку Игореве” позволило совершенно иначе взглянуть на систему поэтических образов в памятнике и увидеть ее неповторимость, ее логическую строиность и завершенность, сообразную той культурной среде Средневековой Руси, которая взрастила автора “Слова”. При сопоставлении версии ученых мифологической школы (Ф.И.Буслаев, М.А.Максимович, Е.В.Барсов, В.Ф.Ржига, Ф.М.Головенченко, Н.А.Полевой Д.С.Лихачев и другие) и так называемых ученых-скептиков (М.Т.Каченовский, П.М.Строев, И.И.Давыдов, И.Беликов, О.И.Сенковский, К.С.Аксаков и другие), обращаясь к тексту “Слова”, мы сделали попытку систематизировать наблюдения. На мой взгляд, в уникальной структуре поэтических образов “Слова” можно выделить три ряда художественных образов в зависимости от связи с язычеством:
1) наиболее выразительный и колоритный строй образов, явно воссозданный на основе мощного культурного слоя языческой Руси (Стрибожьи внуки, Даждьбожьи внуки, князь-колдун...);
2) опоэтизированные образы животных и птиц (кукушка, сокол, лебедь, ворон, галка, волк, лисица...) - самый представительный ряд образов;
3) таинственные, неразгаданные образы (Боян, Троян, Дева-Обида, Карна и Жля, Див(дивь)).
Нельзя не согласиться с мнением ученого В.Ф. Ржиги: “Образы языческих богов не являются одинокими и неожиданными в символике “Слова”. Наоборот, вместе с образами солнца, воды, деревьев и ветра они ясно указывают на то, что поэтическая символика памятника создалась в значительной мере на почве такой традиции, которая корнями своими глубоко уходила в языческое миросозерцание. Отходя в прошлое, языческая религия исчезла не бесследно:ее религиозные образы претворились в поэтические и послужили источником новой жизни в иных формах”.22
В критической литературе о «Слове» мы встречаем различные точки зрения о религиозности поэмы. Интересно то, что герои в «Слове о полку Игореве» «нигде не молятся, нигде не возлагают упование на бога и нигде не смиренномудры, как персонажи воинских повестей»23.
Явным поводом для полемичного спора о религиозности послужила последняя сцена в поэме, когда князь Игорь едет к божией матери Пирогощей:
Солнце свътится на небесъ – Игорь князь въ Рускои земли. Дъвици поютъ на Дунаи – вьются голоси чрезъ море до Киева. Игорь ъдетъ по Боричеву къ святъи богородици Пирогощеи. Страны ради, гради весели. Пъвше пъснь старымъ княземъ, а потомъ – молодымъ пъти! Слава Игорю Святъславличю, Буи Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здрави, князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки! Княземъ слава а дружинъ! Аминь.
В объяснительном переводе Д.С.Лихачева находим:
«Солнце светится на небе, (а) Игорь-князь в Русской земле»: (это русские) девицы поют (славу Игорю) на Дунае, - вьются голоса (их) через море до (самого) Киева. (То) Игорь (вернувшись из плена) едет (в Киев) по Боричеву (подъему) к (церкви) святой богородицы Пирогощей (возблагодарить богородицу – покровительницу пленных). Села рады, города веселы. (Вся Русская земля, до далеких дунайских русских поселений радуется возвращению Игоря).
Боричев взвоз (подъем) – улица в древнем Киеве, идущая от берега Днепра на гору к центру города. Церковь богородицы Пирогощей построена в Киеве в 1131-1136 годах и названа так по находившийся в ней византийской иконе. (из комментария Д.С.Лихачева)
Существует версия об искусственности концовки «Слова», конечно же, не без оснований: впервые мы видим «уповающего на Бога» Игоря, далее – почему-то он обращается именно к Пирогощей, более того – звучит знаменитая «побарая за христьяны на поганые плъки!».
До сих пор остается открытым вопрос: почему князь Игорь идет прикладываться к иконе Пирогощей богоматери, в то время, как, согласно христианскому обычаю, Игорь мог обращаться с благодарственной молитвой непосредственно к Богу, либо к святому, в честь которого он был назван, либо к св.Георгию, покровителю и защитнику воинов. Возможно, обращение к Пирогощей богоматери было в пору князя Игоря «знаковым», то есть эта икона как бы несла в себе универсальное значение, совмещающее все три названные достоинства.
Как известно, первые издатели отождествили икону Пирогощую с иконой Владимирской Богородицы, находившейся с 1395 года в Москве, а до этого стоявшую во Владимирском соборе, куда ее перенес из Киева Андрей Боголюбский в 1160 г.
Серьезные возражения Е.Болховитинов сделал об этой иконе, явившейся одним из оснований для скептиков возражать против подлинности "Слова". Е.Болховитинов не согласился с мнением первых издателей по поводу примечания на 45 странице первого издания "Слова", сделал такую приписку: "Но в Кенигсберском списке под 1154 годом в рукописном дополнении говорится совсем противное тому, а именно: "Том же лете иде Андрей от отца своего к Суждалю и принесе, идя, икону святое Богородице, юже принесоша в едином корабли с Пироговищею изо Царьграда, и вковах в ю боле 30 гривен золота, кроме сребра и дорогого камения и жемчуга, украсив ю и поставити ю в церкви своей в Володимерю".24 Из сего видно, что сия икона была не Пирогощею, но только вместе привезенной с Пирогощею, как замечал исследователь.
Об иконе Пирогощей богоматери мы узнаем из разных источников. На основании летописных сказаний (Лаврентьевской под 1131г., Ипатьевской под 1132г.) И.Малышевский в работе «О церкви и иконе под названием «Пирогощи», упоминаемых в летописях и в «Слове о полку Игореве», устанавливает, что в Киеве была богородичная церковь Пирогощи, построенная между 1132-1136г. Она заложена Мстиславом, сыном Владимира Мономаха, и окончена, по всей вероятности, братом Мстислава Ярополком.
Что же касается самой иконы, то И.Малышевский предполагал, что из Греции вывезены были две иконы Пирогощей: одна осталась в Киеве, а другая вывезена во Владимир. В Никоновской летописи, между прочим, есть указание, что купец Пирогоща привез икону из Греции князю Георгию, то есть Юрию Суздальскому. Но эта запись как более поздняя не внушает доверия.
Интересно размышление И.Малышевского и по поводу названия иконы Пирогощи. Он высказывает несколько догадок и допускает, что Пирогощи произошло от греческого корня, означающего башню. В различных частях Царьграда существовали сооружения, известные под названием пиргов или башен. Но, с другой стороны, всякое имя, хотя бы перенесенное с чужого языка, всегда связывалось с какими-либо национально-бытовыми сторонами жизни. Исследователь считает, что оно произошло от трех корней: пир, пиро, гоща, т.е. пир-пира - рожь, мука, обед, гоща - гость купеческий. Обращаем внимание на то, что приведенные выше рассуждения – это просто догадки, вопрос остается открытым.
Общепризнанным является тот факт, что автор «Слова» настойчиво подчеркивает свое отрицательное отношение к половцам, постоянно прибегая к эпитету «погани». Следует отметить, что первоначальное значение слова было «сквернить, делать нечистым», в то же время в Киевской Руси словом «поганый» обозначали и «иноверного, неправославного, язычника, нехристианина».
Все рассмотренные нами примеры употребления постоянного этикета «поганый» в тексте «Слова» (первая публикация): поганыя плък Половецкыя; поганыи Половчине, поганыя головы Половецкыя; на поганыя погыбе; а погании съ всъхъ странъ прихождаху; а князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами; поганаго Кобяка; поганыхъ тльковинъ; поганыхъ саблями; кровь поганую; поганого кощея; подъ кликомъ поганыхъ; наводити поганыя на землю Рускую, убеждает в том, что в абсолютном большинстве случаев слово «поганый» имеет значение: «нехристианин». (В переводе Д.С.Лихачева находим этому полное подтверждение). Характер употребления этого постоянного эпитета в завершающей сцене (в 14 раз!) подводит нас к мысли о стилевом единстве фрагментов «Слова» в очередной раз, вслед за наблюдениями Ф.И.Буслаева, М.А.Максимовича, Л.Р.Шейнкермана и других ученых. Стало быть, версия об искусственности концовки «Слова» отвергается нами.
Ряд исследователей преувеличивал религиозность поэмы «Слова о полку Игореве». П.П.Вяземский считал, что духовное направление всей «Песни» есть чисто христианское. Поражение Игоря он рассматривал как «грехопадение за страсти, губящие русскую жизнь», за увлечение «высокоумием, самонадеянностью и духом соревнования и за непокорность знамению».25 С.В.Барсов отмечал, что все исторические события «Слова» определяются воздействием верховных божественных сил. Выводы А.В.Лонгинова аналогичны. Автора поэмы он представляет воинствующим христианином, поставившим цели призвать силы русских князей на борьбу с язычеством. А.В.Лонгинов считает, что создатель "Слова" подобно летописцу, «клеймил половцев, как еретиков, исчадия бесовские, а не как врагов единства и независимости Русской земли».26 Больше того, исследователь утверждает, что поэма заключает в себе целую систему философии, исходящую из глубокого верования в предвечные и неизменные силы природы, в безусловную подчиненность человеческих судеб божественной воле. Ему казалось, что автор поэмы будто бы продемонстрировал силу воли бога, что русская земля, покрывшаяся мраком, после покаяния Игоря и мольбы Ярославны снова озаряется светом.
На наш взгляд, в таких подходах существует одно бесспорное суждение об авторе «Слова». Он – «отнюдь не язычник» (Д.С.Лихачев). Причем автор, по Е.В.Барсову, был христианин и «упоминает о звоне церковном, о заутрене и храме св.богородицы Пирогощей в Киеве».27 Но этот исследователь обоснованно возражал против безоговорочного заявления Вс.Миллера: «создатель «Слова» христианин, не признающий языческих богов и упоминающий их имена с таким же намерением, как поэты XVII в. говорили об Аполлоне, Диане, Парнасе и т.п.».28 Е.В.Барсов подчеркивал, что для автора «поэзия вымысла не совсем потеряла свое значение». На лицо близость его к языческим верованиям, сочувствие к преданиям эпической старины.
В то же время считаем слишком категоричной мысль С.Шамбинаго о том, что автор «изгнал из своего изложения налет современного ему христианства».29 Существует предположение, высказанное К.С.Аксаковым, что создатель «Слова» был выходцем из греков, от которых мы приняли христианскую веру. Исключить такую возможность нельзя. И не следует забывать также о том, что ко времени создания поэмы христианство уже существовало на Руси в течение двух веков.
Сопоставив различные точки зрения, мы убеждаемся в верности высказывания Л.Р.Шейнкермана: «автор оставался христианином номинально, всем существом принадлежал язычеству, хотя не верил в богов славянского Олимпа».30
Совет Ф.И.Буслаева осмысленно изучать древнюю поэму в контексте исторической эпохи двуеверия помог нам прийти к выводу о первозначности языческих корней в нем, а также о тесной взаимосвязанности их с хрестианскими мотивами.
Поэтическую многокрасочность, мозаичность художественных образов, неизвестный (!) автор «Слова», конечно же, черпал из богатейших запасников, наполненных поколениями славянских народов. Уникальность поэтического слова поэмы – вовсе не от христианства, а от «прогрессивного язычества», от языческого мироощущения и миропонимания. В пору раннего христианства (находим в трудах С.М. Соловьева, В.О. Ключевского и других историков) шла ожесточенная борьба между язычеством и христианством и далеко не в пользу последнего. Стало быть, приоритет языческих корней в поэме оправдан. От христианства в народно-поэтических «запасниках» нет еще сложившихся образов, они, пожалуй, только начинают складываться. Обращают на себя внимание постоянные эпитеты в «Слове о полку Игореве» с явно христианским звучанием: поганаго Кобяка; поганыи Половчине; поганыя плъкы Половецкыя (в значении нехристианин); златой стол, злаченые шеломы, златое съдло, злато слово, злато ожерелие и т.д. Этот эпитет связан, по-видимому, с тем символическим значением, которое придавалось золоту в древнерусской иконописи и живописи. Золото – символ славы и вечности. Называя слово Святослава златым, автор подчеркивает высокое нравственное его значение, что характерно, скорее, для христианского мировоззрения.
Несомненно, христианские мотивы звучат в «Слове». Может, не случайно и автор остался неизвестным, как того требовали христианские обычаи: анонимность, имперсональность произведений была следствием религиозно-христианских отношений феодального общества и человека.
Далее, от статичности характера героя, что свойственно средневековым произведениям, автор переходит к его динамике. Перед нами князь Игорь, не обращавшийся и в мыслях к Богу перед походом, после плена приходит в церковь Пирогощей богоматери. По-видимому, первоначальный замысел автора был иным, он сам «зрелел» как христианин. Явно симпатизируя князю Игорю, он с публицистическою достоверностью рассказывает о нем, а вместе с тем и о духовном, христианском «взрослении» всего народа. Вот почему концовка «Слова» только на первый взгляд может показаться искусственной. И вовсе неважно, кто был автор поэмы – грек, азиат или славянин, главное – гениальный писатель, отразивший качественно новый процесс развивающегося мышления (от язычества к христианству!), точнее – процесс становления христианского мышления в Киевской Руси.
ЛИТЕРАТУРА
1. Афанасьев А.Н. “Древо жизни” (избранные статьи), М., “Современник”, 1983 г.
2. Грушко Е., Медведев Ю. “Энциклопедия славянской мифологии”, г.Назрань., издательство “Астрель”, 1996 г.
3. Гумилев Л.Н. “В поисках вымышленного царства” М., Товарищество Клышников, Комаров и К0 совместно с издательством “Лорис”, 1992 г.
4. Ф.М.Головенченко “Слово о полку Игореве” Историко-литературный и библиографический справочник. М., издательство МГПИ им.В.И.Ленина, 1955 г.
5. Ф.М.Головенченко, А.В.Позднеев. “Слово о полку Игореве” Библиографический очерк. М., издательство МГПИ им.В.И.Ленина, 1963 г.
6. Косоруков А.А. “Гений без имени”. М., “Современник”, 1986 г.
7. Лихачев Д.С. “Слово о полку Игореве” и культура его времени” Ленинград, “Художественная литература”, 1978 г.
8. Рыбаков Б.А. “Язычество древних славян”. М., “Наука”, 1981 г.
9. Сумаруков Г.В. “Кто есть кто в “Слове о полку Игореве”, М., изд.Московского университета, 1983 г.
10. “Слово о полку Игореве” 800 лет: Сборник. -М., “Советский писатель”, 1986 г., под редакцией И.И. Шкляревского, Д.С.Лихачева.
11. Осетров Е.И. “Мир Игоревой песни”, М., “Современник”, 1977 г.
12. Энциклопедический словарь “Славянская мифология”, г.Назрань, изд.”Эллис Лак”, 1955 г., под редакцией В.Я.Петрухина.
13. Югов А.К. “Слово о полку Игореве” (перевод , комментарии и статьи) М., “Московский рабочий”, 1970 г.
|
